Автор: Чеснокова Кристина
Когда поет скрипка…
– Я обращаюсь к тебе редко, – шепнула тонкая и напряжённая, как струна, артистка, – и я понимаю, что ты имеешь право обижаться, но прошу тебя выслушать меня.
Зал гудел, переполненный грузными голосами и тонким смехом, как странное существо, вот-вот готовое поглотить всё, что только может находиться на сцене, будь то живой человек или обычная декорация, музыкальные инструменты или тяжёлые кулисы… Вику учили: публика так же чувствительна, как и твой инструмент, но только инструмент всегда будет верен тебе. А если ты будешь верна ему, то публика покорится.
Такое обращение стало уже ритуалом. Каждый, кто хоть раз выходил на сцену, был знаком с этим чувством. По-настоящему музыкант успокаивается лишь тогда, когда найдёт гармонию в отношениях со своим товарищем и другом – со своим инструментом.
– Сколько ты знаешь меня… сколько я знаю тебя, – продолжала артистка, успокаивая бьющееся набатом сердце, – сколько мы прожили вместе и сколько ещё проживём… То, что ты даришь мне, неоценимо. Ты так невероятна и дорога, ты так красива. Я тебе уже говорила – помнишь? – ничто не сравнится с прикосновением к тебе. То ощущение, когда ты согреваешься в моих руках, когда музыка, льющаяся из-под моих пальцев, разливается по залу… Ну разве хоть что-нибудь сможет мне заменить тебя?
Скрипка молчала, всегда угрюмая (со стороны), немногословная – и хрупкая. Но кто бы знал, какой она может быть весёлой, какой звонкой! И одновременно невероятно скорбящей и поющей. Её голос, как говорят многие гении исполнительства, как ничей более близок к человеческому.
Когда поёт скрипка, ни одно сердце не может не проникнуться её мелодией.
– Сегодня ещё один шанс. Наш с тобою шанс. У нас была цель… Люди, сидящие в зале, должны понимать нашу с тобой музыку, должны попадать в наш с тобою мир. И только тогда ты сможешь рассказать им всё: о себе, о своей прекрасной истории, об истории этого мира, об истории каждого человека в зале… и, может быть, немного обо мне. Я всего лишь твоя раба, – робко и тихо прошептала Вика, пряча своё лицо у лакированного корпуса. – Ты слышишь?
Скрипка слышала, но всё ещё молчала. Не потому, что не хотела говорить. А потому, что слова никогда не передадут того, что чувствует музыкант своим сердцем. Скрипка не говорит… Нет, скрипка поёт. И стоит ей взять хотя бы первый аккорд, исполнитель начинает трактовать весь её длинный и прекрасный монолог.
Вику позвали на сцену – пригласили кивком головы и бурными аплодисментами, и у Вики тряслись руки. Так бывает у всех: страх не столько выступить на сцене, сколько не оправдать ожидания публики, не донести до них свою мысль и идею… Ведь бывает и такое. Но лишь у тех, кто не может найти общего языка со своим музыкальным другом.
Девушка вышла, поклонилась, как и подобает музыканту, положила скрипку на плечо и… зажмурилась. Тихо провела одним лишь волоском по струне, проверяя строй, кивнула концертмейстеру. Зал застыл. «Вот всегда он так», – подумала Вика и улыбнулась своим мыслям.
Рука её поднялась, как крыло величавой птицы. Рояль молчал, уступая соло хрупкой маленькой скрипочке. Скрипочке, которая согласилась с уступками массивного рояля.
И в следующую секунду запела. Запела уже не скрипочка – скрипка. И кто-то ахнул – удивительно, как умещается в таком маленьком инструменте столько мощного и красивого звука! И запела Викина душа, потому что она услышала ответ её друга: нет, она – Виктория Кравина – никогда не была и никогда не будет рабыней скрипки, ибо только тогда та начинает петь, когда они выступают вместе.
Артистка и её инструмент. Человек и его голос.
