Любимой темой композитора и философа Владимира Мартынова была и остается тема наступающего (или уже наступившего) конца времен, в наши дни неожиданно обретающая острую актуальность.

​

 Все вокруг рушится и рассыпается: дружеские и социальные связи, здоровье, культура, образ жизни… Мир обнаруживает явственную тенденцию к сворачиванию, сжиманию, порой до стен собственной квартиры. То, что казалось прочным и незыблемым, оказалось зыбким и неопределенным, планирование превратилось в бессмыслицу, воображаемое будущее как никогда обнажило свою иллюзорность. Чтобы разрешить возникший парадокс и выяснить, что же все-таки случилось с концертами, мы задали Владимиру Ивановичу несколько вопросов

 

 — Ваши книги последних лет — включая «Безмолвие как бы на полчаса. Письма из Нефели», изданные в 2018 году, — сегодня воспринимаются как довольно точные прогнозы. Человечество, несомненно, находится на пороге какого-то важного перелома. Как бы Вы охарактеризовали ситуацию, в которой мы все пребываем вот уже более восьми месяцев? К каким изменениям в жизни общества и человечества это приведет?

​

 — Идеи, которые я пытаюсь донести, — не совсем мои. Эти идеи уже довольно давно владеют интеллектуальным слоем общества — если не всем, то довольно значительной его частью. В конце прошлого века возникла целая философия конца света — от концепции конца истории Фукуямы и до Тимоти

Мортона, который изложил главные ее постулаты в своих книгах «Гиперобъекты» и «Философия после конца света».

Дело в том, что конец света уже наступил. Он может выглядеть по-разному. Представление о том, что вот прилетит астероид, выжжет Землю дотла и тогда всему придет конец одномоментно, весьма примитивно и однобоко, я бы сказал. Конец света может принимать самые разные формы: в частности, форму долгой, вялотекущей пандемии.

Да, на наших глазах отмирает много такого, к чему мы привыкли. Возможно, когда отменят карантинные ограничения, что-то частично восстановится. Но надо сознавать, что концертные, театральные, музейные практики уже никогда не будут прежними. Мы не можем точно предсказать, какие новые форматы возникнут.

 

 — А с точки зрения ваших занятий музыкой какая разница между тогдашним временем и теперешним?

 

 — Андеграунд как был, так и есть, просто у его существования могут быть разные причины. Тогда был прессинг советский, сейчас — финансовый, потребительский, и неизвестно, что лучше. Огромной разницы я не вижу, в обоих вариантах есть преимущества и трудности. Сейчас говорят, что было тогда ничего нельзя, но мы делали все, что хотели. Играли Штокхаузена и Кейджа в Питере, в Таллине, в Новосибирске, в Москве... Жизнь била ключом.

Как говорил Валентин Сильвестров, «надо было знать дыры». В советской ситуации находились такие лакуны, ниши, где многое было можно. С музыкой дело обстояло проще, больше внимания обращали на литературу и изобразительное искусство. Писателей сажали в психушки и высылали, художникам устраивали «бульдозерные выставки», у музыкантов были неприятности меньшего масштаба. Правда, в 1970-е годы музыканты стали уезжать — Ростропович, Вишневская, Пярт, Рабинович, Волконский... А я играл на клавишных в рок-группе «Форпост» и написал рок-оперу «Серафические видения Франциска Ассизского». Она исполнялась на фестивале в Таллине в 1978 году. Мы исполняли как чужой, так и свой материал. В наш «пантеон» входили King Crimson и Роберт Фрипп, Yes и Джон Андерсон, Питер Габриэл, Джон Маклафлин — арт-рок, расцвет которого пришелся на 1972-1973 годы.

 

  — Насколько относятся ваши слова о конце времени композиторов к сфере духовной музыки? Есть ли композиторы, готовые написать, например, новую Херувимскую?

 

  — Для меня вопрос звучит странно. Я считаю, что композиторской музыки в церкви не должно быть. Существуют система распевов, система уставного пения... Вообще, до XVII века Херувимская была только одна. Зачем нужны сотни Херувимских, я не понимаю, это разве платья, которые переодевают по разным случаям? — А если посмотреть с обратной стороны — нужно ли исполнять церковную музыку вне церкви, на концертах? — Мне кажется, это ни к чему. Если речь о православном богослужебном пении, оно не предназначено для концертов, и традиций его концертного исполнения нет. Другое дело, если речь о церковной музыке католической или протестантской — многое в ней предназначено для концертного исполнения, будь то Торжественная месса Бетховена или Месса си минор Баха. С очень далеких времен, с XVI века, в богослужении присутствует концертность и у Габриели, и у Монтеверди. А что касается православной традиции, то концерт духовной музыки, как говорил владыка Питирим, подобен проповеди на базаре. — Нужны ли сегодня, в таком случае, такие сочинения, как «Страсти по Матфею» митрополита Илариона? — Почему нет? Только эта музыка не предназначена для богослужения. Я против того, чтобы Херувимскую исполняли в концертном зале. А «Страсти»

Илариона в этом смысле очень деликатно сделаны, это концертное сочинение, как та же Торжественная месса Бетховена.

 

  — Музыка к фильму Николая Досталя «Раскол» для Вас как-либо выделяется среди ваших многочисленных работ для кино? — Не то чтобы выделяется, просто в последнее время я к фильмам музыку почти не пишу. Раньше, случалось, у меня было по два фильма в год. А сейчас редко. Только если появляется церковно-историческая тематика, как в фильмах «Остров» или «Раскол». До начала моей работы мы с Досталем просмотрели весь отснятый материал.

 

 — Случается, режиссеры хотят, чтобы часть музыки была написана до начала съемок... — Я написал музыку более чем к пятидесяти фильмам и с такими режиссерами не встречался. Если речь не идет о фильмах, допустим, типа мюзикла. Ну и к мультфильмам раньше писалась музыка заранее, они делались уже под нее. А к большим художественным фильмам, как правило, музыка пишется после того, как материал отснят. Композитор же не самостоятельную вещь пишет, он должен реагировать на видеоряд.

 

 — У вас есть сочинение «Упражнения и танцы Гвидо» — «опера о невозможности написать оперу» — и в то же время полномасштабная опера Vita Nuova. Нет ли здесь противоречия? — Оперу сегодня невозможно писать искренне, это связано с невозможностью прямого высказывания. Раньше предметом произведения искусства было высказывание, например, «я вас любил». Сейчас предмет искусства начинается с вопроса о том, на каком основании может быть совершено высказывание. В своих операх я этим и занимаюсь, мое высказывание может иметь право на существование лишь как ответ на вопрос — каким образом оно существует.

 

 — Реакция публики и прессы на эту оперу даже побудила вас к написанию очередной книги — «Казус Vita Nova». — Что как раз доказывает мои слова! Хорошо, когда вещь обрастает другими текстами, ее дополняющими. Если раньше был важен сам предмет искусства, теперь важен контекст, не сама «Маха обнаженная», а то, что вокруг нее. Смысл генерируется не текстом, как раньше, а контекстом, в который этот текст попадает. Текст должен этот контекст возбуждать.

 

 — Вы не раз говорили о том, что появление компьютера ведет к антропологическим изменениям. Они, по-вашему, действительно начались? — Отрицать это — ломиться в открытые ворота. Огромная разница — читать на бумаге или на мониторе, для этого нужны совершенно разные навыки. Как человек пишущий, я вспоминаю уроки чистописания: нажим — тонко, нажим — тонко... Это формирует один тип сознания и общения с реальностью, клавиатура и мышь — другой. Это другая антропологическая данность. Стали меньше читать, не могут пересказать прочитанное, хотя это и не всех касается. Речь не о том, что это хорошо или плохо, но это фундаментальное антропологическое изменение.

В изменившихся контекстах жизни и культуры идеи, которые Владимир Мартынов с настойчивостью проводит в своих книгах и сочинениях последние четверть века, оказываются практически самоочевидными. Мартынов говорит: “классическая музыка умерла в собственной постели”. Никто ее не убивал. Ее продолжают исполнять и слушать. Как будто смерти и не было.

Интервью брал Илья Овчинников

для журнала о православной жизни «Нескучный сад».

 

Полное интервью вы можете прочитать на сайте перейдя по ссылки- http://www.nsad.ru/articles/vladimir-martynov-koncert-duhovnoj-muzyki-podoben-propovedi-na-bazare